— Ну, Павел Николаевич, — сказал Ордин Костякову, когда отдышался, — теперь и вы не станете отрицать, что Земля Санникова — кратер колоссального вулкана, еще не вполне потухшего.
— Конечно. Эти базальтовые обрывы со всех сторон, гейзеры и озера с пузырями — на юге, кипящие озера и фумаролы — на севере, эта ядовитая яма — все это не оставляет ни малейшего сомнения, — подтвердил Горюнов.
— Но ведь онкилоны живут здесь четыреста лет, а вампу и животные гораздо дольше. В южной половине густая растительность — следовательно, вулкан давно уже не действовал, — возразил Костяков.
— Несомненно; но ясно также, что он прекращал свою деятельность постепенно с юга к северу, потому что признаки здесь гораздо ярче. Может быть, в то время, когда вампу уже населяли южную часть, в северной еще выливалась лава.
— Онкилоны этого уже не застали, — подтвердил Ордин. — Они знают только о дыме «подземных духов».
— А не может ли вулкан в один прекрасный день проснуться от своей долгой спячки и натворить беды? — спросил Горюнов.
— Вполне возможно. Потухшими в полном смысле слова можно считать только вулканы, не действовавшие целые геологические периоды и уже более или менее разрушенные. За все прочие поручиться нельзя, и их правильнее называть заснувшими, потому что они могут проснуться. Мы знаем примеры, когда вулканы, считавшиеся потухшими, вдруг начинали действовать.
Вспомните Везувий, в кратере которого, заросшем густым лесом, спасался Спартак, предводитель восставших рабов. Никто не считал эту гору вулканом, о ее деятельности не сохранилось даже преданий. И вдруг в семьдесят девятом году нашей эры она проснулась и уничтожила Геркуланум и Помпею и с тех пор действует до наших дней.
— А Лысая гора на Мартинике, — вспомнил Горюнов. — До половины восемнадцатого века она спала, и туземцы ничего не знали о ее прошлой деятельности. Потом стала просыпаться, но просыпалась полтораста лет, еле подавая признаки жизни, и только в начале двадцатого века произвела страшное извержение, в несколько минут погубившее целый город Сен-Пьер и тридцать тысяч жизней.
— И таких примеров можно привести еще много из обеих Америк, Зондских островов, Камчатки, — прибавил Ордин.
— Пробуждение этого вулкана было бы бедствием для онкилонов, — заметил Костяков.
— Смотря по тому, как и где возобновится деятельность. Если она ограничится северной частью котловины, которая и теперь бесплодна и не населена, и если будет не сильна, онкилоны будут спокойно существовать недалеко от вулкана. Но если извержения начнутся в южной части, можно ждать самого худшего.
— Мне кажется, — ответил Ордин, — что это обилие фумарол, кипящих озер, гейзеров в котловине показывает, что вулканическая деятельность может возобновиться не сегодня-завтра — словом, в любое время, хотя такое состояние котловины тянется уже сотни лет, по словам онкилонов. Но ведь они очень редко посещают эту местность, и показания их ненадежны. Тут нужно правильное наблюдение.
— Ну, будем надеяться, что при нас ничего не случится и Земля Санникова с ее живыми окаменелостями просуществует еще столетия, — пожелал Горюнов.
Обогнув удушливую впадину, путники вскоре дошли до северной окраины котловины, представлявшей тот же отвесный или уступчатый обрыв из базальта, как и в других местах; он поднимался, на взгляд, не меньше чем на тысячу метров. Вследствие полного отсутствия растительности, даже лишаев, этот край производил еще более мрачное впечатление. Но, оглядевшись кругом, наблюдатель оказывался перед еще более поразительной картиной: на небольшом расстоянии от подножия черной стены тянулась белая стена долины Тысячи Дымов, в которую сливались издали столбы паров; эта стена не была неподвижна, а слегка волновалась, клубилась, и под лучами низкого солнца на ее волнистом гребне то тут, то там переливались радуги, перемещаясь с места на место.
В одном месте длинная белая полоса у подножия черной стены привлекла к себе внимание путников.
— Странно, неужели это снег, свалившийся сверху? — предположил Горюнов.
— Нет, это не снег, а выход какой-то белой горной породы, — сказал Ордин, взглянув в бинокль. — И она вся изрыта ямами, словно ее грызли. Уж не тут ли вампу добывают себе кремни?
Поспешили к этому месту. И оказалось, что здесь базальт лежит на снежно-белом рыхлом мраморе, выступавшем на три — четыре метра над дном котловины на протяжении двух — трех сотен метров. В мраморе были рассеяны то порознь, то гнездами и прослойками черные, серые и грязно-белые кремни; последние и добывались вампу, которые наконечниками копий или скребками источили весь обрыв мрамора.
— Ну вот и открытие, которое было нужно нам, чтобы определить время образования вулкана, — сказал Ордин, обследовав белую стену. — Я нашел несколько, хотя и плохих, окаменелостей, показывающих, что это верхнемеловая толща. Следовательно, вулкан образовался не раньше третичного периода, когда на севере Сибири в разных местах изливались те же базальты. Нужно поискать еще — не найдутся ли получше. С этими словами Ордин залез в одну из более глубоких ниш обрыва и стал работать молотком; остальные рылись в кучах белого песка, насыпанных у подножия; даже онкилоны приняли участие в поисках, когда им показали одну из найденных раковин и объяснили, что это такое. Но вот молоток перестал стучать, и вскоре Ордин вылез из ниши и сказал:
— А знаете, в глубине тут идет здоровая работа. Соблюдайте тишину и, приложив ухо к обрыву, слушайте. Всего лучше, конечно, в глубине ниши, где я был.